Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Со мной и Аароном, – удивился отец. Меир не стал его поправлять. Выслушав старшего брата, в ресторане у Рубена, он твердо сказал:

– Папа должен знать, Аарон. Нельзя его обманывать. Он будет волноваться…, – вытащив из кармана маленький молитвенник, брат зашевелил губами. Закончив, Аарон закурил папиросу. Рав Горовиц взглянул на брата красивыми, темными глазами:

– Я не собирался ничего утаивать. Это наш отец. Я просто не знал…, – рав Горовиц замялся, – как лучше сказать. Он опять один остается.

– Во-первых, – рассудительно заметил Меир, – я буду его навещать. Четыре часа на поезде, недалеко, – с новой должностью, поездки могли оказаться затруднительными, однако юноша напомнил себе, что, после отпуска, он возвращается в Бюро. Никто не собирался посылать агента Горовица в Европу, или еще куда-нибудь.

– Во-вторых, – Меир загнул палец, – тебе дали визу на год. Надо будет получать новое разрешение на проживание. Приедешь в Амстердам, повидаешься с папой, с Эстер, увидишь племянника, или племянницу…, – Меир подмигнул брату. Аарон подтолкнул его в плечо: «Бухгалтер».

– Юрист, – весело улыбаясь, поправил его Меир, – но и бухгалтер тоже.

После исхода субботы, брат отплывал в Бремен. Меир отправлялся в Хобокен. Ему не сообщили, какие вещи брать в поездку. Подумав, Меир остановился на паре костюмов, джинсах и рубашках.

– Лето жаркое, – он сунул в мешок теннисные туфли, – но ботинки все равно понадобятся, и галстуки тоже. Вдруг мы отправляемся туда, где строгие правила насчет одежды.

Они с отцом повернули на восток, к синагоге. Меир шепнул брату:

– Сейчас. Я тебя знаю, во время шабата ты о таком говорить не станешь.

– Шабат начался, – усмехнулся Аарон. Дождавшись отца, Меир, нарочито громко сказал:

– Я побегу. Хочу с ребятами знакомыми поболтать, если в Нью-Йорке оказался.

Он быстро пошел вперед, маленький, легкий, с прямой спиной. Доктор Горовиц посмотрел на темные, растрепанные волосы:

– И в детстве он таким был. Вроде причешется, а потом опять голова в беспорядке. Мальчик мой…, – он почувствовал прикосновение руки старшего сына:

– Папа, – тихо начал Аарон, – ты послушай меня, пожалуйста.

Они останавливались, ожидая зеленого света, на перекрестках. В пятничной пробке, ползли такси и автобусы, играли, переливались рекламы. Из уличных репродукторов, гремели песенки. Пахло газом, духами, распустившимися цветами из парка, солью океанского ветра. Рестораны были ярко освещены, на террасах сновали официанты.

Хаим подумал:

– Завтра будет то же самое. Выпью кофе, пойду с мальчиками на молитву. Сядем за стол, поедим холодного цыпленка, салат, поговорим о проповеди раввина. Разделим газету, на три части, устроимся в гостиной, почитаем вслух. Кто-то из друзей помолвлен, у кого-то ребенок родился…, После шабата я запишу, что надо поздравление послать. Мирная жизнь, – доктор Горовиц вспомнил фотографии парадов в Берлине, знамена со свастикой, штурмовые отряды, маршировавшие по городу. Он, внезапно, остановился:

– Милый, будь осторожнее, пожалуйста. Я люблю тебя…, – доктор Горовиц пожал руку сына. Аарон, нарочито бодро, отозвался:

– Папа, евреи в беде, и мой долг, туда отправиться. Я американский гражданин, въезжаю в Германию легально. Никто меня не тронет. Обещаю, – он обнял отца, – я буду писать каждую неделю. Следующей осенью увидимся, в Амстердаме. Проводите меня, завтра, Меир на вокзал поедет…

– А я останусь совсем один, – завершил, про себя, доктор Горовиц. Он вздохнул:

– Нельзя их удерживать. Они взрослые люди, они служат нашему народу, нашей стране. Надо молиться за них…, – Аарон был выше. Потянувшись, отец погладил старшего сына по голове, как в детстве.

На каменные ступени синагоги падал яркий, электрический свет. Они, издалека, услышали смех. Меир стоял со старыми приятелями, из воскресной школы, Сдвинув на затылок кипу, он держал пиджак на одном пальце, за спиной, закатав рукава рубашки. Меир помахал отцу со старшим братом.

Усевшись на места Горовицей, пристроив галстук обратно на шею, он взглянул на Аарона. Рав Горовиц, едва заметно, кивнул. Меир, одними губами, сказал: «Молодец». Подмигнув брату, Аарон увидел, что отец улыбается. Доктор Горовиц обнял обоих сыновей за плечи:

– Здесь им бар-мицвы делали, здесь они под хупу встанут. Может быть, Аарон кого-нибудь в Германии встретит, привезет ее сюда. Кто спасает одну человеческую жизнь, тот спасает весь мир…, – напомнил себе Хаим:

– Сказано, что все евреи ответственны друг за друга, – открыв молитвенник, он услышал такие знакомые слова: «Славьте Бога, ибо Он благ, ибо вовек милость его».

Субботний вечер выдался свежим. Осматривая комнаты, Анна сказала дочери:

– Надень плащ, если собираешься на палубу. Ветер сильный.

Они занимали одну из лучших кают на «Нормандии», новом океанском лайнере Французской Трансатлантической Компании. На лайнере были бассейны, кинотеатр, столовая, отделанная хрустальными колоннами от Lalique, зимний сад, парижское бистро, и курительные комнаты в египетском стиле. Балкон каюты выходил на корму. К мадам Рихтер и ее дочери приставили вышколенную горничную. В гостиной каюты красовался кабинетный, палисандровый рояль. «Граф Савойский» час назад отплыл в Ливорно.

Прощаясь с мужем, Анна заставила себя не вспоминать его шепот, ночью:

– Если что-то, что-то получится, телеграфируй, немедленно…, – женщина думала о конверте, где-то в глубине хранилища фирмы «Салливан и Кромвель».

– Он хотел ребенка, – сильные руки мужа, обнимали ее, – но ничего не получалось. Мы расстаемся, я не знаю, что случится. И он не знает…, – они с Теодором не говорили о работе. Когда Марта ушла спать, на балконе, за чашкой кофе, муж коротко заметил: «В столице все прошло гладко. Впрочем, я и не сомневался в успешном исходе дел».

Янсон, действительно, остался доволен. Он, несколько раз, встречался с Пауком. Они пили кофе, обедали, гуляли по городу. Янсон познакомил Мэтью с товарищем, тоже инженером. Мистер Серж, как представил его Янсон, оставался в Америке на год, в длительной командировке. Юноша отлично говорил по-английски. Он был почти ровесником Паука, всего на несколько лет старше:

– Не спугните его, Сергей Васильевич, – проинструктировал Янсон молодого коллегу, – просто подружитесь. Начинайте работать, когда поступят указания из Москвы. Ходите с ним в театры, на концерты, занимайтесь боксом. Он рассказывал о спортивном клубе. Запишитесь туда, завяжите знакомства с его приятелями. В Москве подберут нужную девушку, пришлют ее на помощь. К тому времени Паук будет у нас на крючке и никуда не денется.

Теодор ничего не стал рассказывать жене, но отчитался в Москву. Начало операции «Паутина», судя по всему, оказалось удачным.

Когда Янсон заснул, Анна неслышно встала и прошла в ванную. В Вашингтоне, сходив к врачу, она купила все необходимое. Анна никогда не пользовалась такими вещами, но все оказалось просто. Умывшись, почистив зубы, женщина напомнила себе, что утром ей надо провести в ванной немного больше времени, чем обычно.

– Он не заметит, – подумала Анна, – он будет завтракать в постели. Пакетик положу в карман халата, а потом спрячу в ридикюле. Он не станет рыться у меня в сумочке.

Она не хотела рисковать ребенком, не зная, что ждет ее и дочь в Москве.

Марта закатила глаза: «Мамочка, лето на дворе». Бежевый плащ от Burberry девочка, небрежно, бросила поперек обитого шелком кресла.

– Все равно, – Анна поцеловала бронзовые волосы, – не хочется, чтобы ты простудилась, и я тоже, – она надела шерстяной жакет из новой коллекции Шанель, серого твида. Анна провела по шее пробкой от флакона Joy. Запахло жасмином. Марта накинула плащ: «Когда я вырасту и стану летчицей, куплю такие духи».

– Обязательно, – Анна заперла дверь каюты: «Попрощаемся с Америкой, и отправимся ужинать».

«Нормандия» была самым быстроходным из океанских лайнеров. Через пять дней они швартовались в Гавре. На палубе пассажиры рассматривали в бинокль сверкающие огни Манхэттена. Небоскребы уходили в огненный, алый закат. Марта прижалась к матери:

– Папиного корабля не видно. Тем более, он другим курсом шел. А этот лайнер…, – она прищурилась, – почти таким же, как и мы. Немецкий корабль, мама, – радостно сказала девочка. Заметив веселые искорки в ее глазах, Анна громко проговорила:

– В таких кораблях мы видим мощь Германии, милая, и гений фюрера.

Хорошо одетый мужчина, искоса посматривал на Анну. Брезгливо поморщившись, он отошел.

Бронзовые волосы Марты развевались по ветру. Анна смотрела на готические буквы по борту: «SS Bremen», на черно-красный флаг, со свастикой, за кормой.

– Ты ее еще увидишь, – прозвучал знакомый голос, в шуме ветра, – увидишь, обязательно. Просто будь твердой…, – Анна прижала к себе дочь. Девочка ахнула: «Мамочка! Голуби!»